Для Хель

[ridgerr]

...драббл
Я старалась.

Болезнь
Игровое, Зойсайт/Гелиодор.

(читать драббл)

Гелиодор сначала не называет это так. Ей уже четырнадцать, и она знает наверняка, что никогда не влюбится.
Она называет это болезнью. Депрессией. Одиночеством. Любовью — никогда.
Вскоре после его отъезда она пишет ему письмо. Он, конечно, предупреждал, что письмо перехватят, но должна же она была попробовать. Да и не было там ничего такого — пусть читают, ей не жалко.
Металлия, ну не может же она быть влюбленной в ребенка! Ему одиннадцать… нет, уже двенадцать. Металлия, неужели её… тянет к ребенку? В этом смысле? Гелиодор передергивает от омерзения к себе. Ребенок, ребенок, ребенок… сколько еще лет она его не увидит?
Она, кстати, совершенно не удивлена, когда светская школа оказывается адом. Там же нет Зойсайта. Ненависть окружающих — всего лишь прилагающийся пустячок.
Время от времени она говорит о Зойсайте с Гермес. Та молчит, пряча в желтых птичьих глазах жалость, и Гелиодор с болезненной ясностью понимает, что, верно, вспоминает о нем слишком часто.
За два месяца она решает большинство своих школьных проблем. О них напоминают только неровно остриженные волосы и две шарахающиеся от неё однокашницы.
Гелиодор думает иногда, что если ей так хочется, чтобы он был рядом, она его получит. Просто нужно подождать немного. Она красива. Она умна. Она способна. Она знает его как свои пять пальцев. Он обязательно в неё влюбится, ведь она готова отдать ему все. При этой мысли Гелиодор всегда немного краснеет.
Вроде бы немножко отпускает. Но приходят первые каникулы, и Гелиодор едет домой. Понимание настигает её только там.
…Это ведь все слова, пустые, глупые, бесполезные слова. И солнце не греет, и успех не радует, и синяки не болят; даже сила, проснувшаяся, скручивающаяся внутри в тугую спираль, не дает стимула жить. Просто жить дальше.
Гелиодор совершенно точно может указать, где находится её сердце.
И все это тянется, тянется, тянется как смола, прилипшая к туфельке в начале долгой прогулки. Жизнь без радости, пустота внутри, пробуждение в слезах и прочие прелести первой любви.
Наверное, это — действительно болезнь.

Но все проходит. В одно прекрасное утро Гелиодор просыпается без ноющей боли в груди и некоторое время лежит в кровати, обдумывая новую, невероятно заманчивую идею.
— Гермес, — говорит она полчаса спустя, заходя в комнату своей доверенной юмы, и загадочно улыбается. — Я придумала эксперимент — закачаешься.

P.S. Этот драббл - для тебя . Вот когда ты прочитаешь, тогда и открою запись для остальных. Если захочешь .